Правильное дыхание - Д. М. Бьюсек

Лежим, отдышиваемся.

О: – Стоп, а твой тогда где? Так нечестно.

СН: – Хорошего понемножку. А кроме того, есть один такой прозаический, но крайне существенный момент, о котором ты благополучно забыла – а о нем забывать нельзя никогда.

О: – Я-то, между прочим, не забыла. (честно) Я просто расслабилась и подумала, а ну и фиг с ним, в первый раз авось пронесет.

СН: – Это еще хуже. Это вообще безобразие.

О: – А ты сам забыл.

СН: – Ничего я не забыл. (немного смущенно) Я знал, что они у меня дома есть, а то бы заехал по пути в аптеку.

О: – И?

СН: – Они оказались просроченными. Боюсь, в последние годы моя личная жизнь была малоинтересной…

О: – Ну и что, подумаешь, просроченные. (И когда он успел посмотреть, до сих пор не понимаю – а ведь успел.)

СН: – Как это, ну и что? И вот что тут смешного! Это крайне серьезно. Вообще по сути это единственный серьезный момент во всем касающемся эээ данной стороны жизни. А тут от них и в свежем виде не знаешь, чего ожидать…

О: – Так что никакой разницы.

СН: – (поджимает губы) Я достану хорошие. Как бы то ни было – мы еще всё успеем.

О: – (ловя его на слове) Когда?

СН: – Если до завтра заживет… Да, сообразим когда, никуда не денемся.

И так на меня посмотрел – что ответно я тут же – в первый и последний раз – четко представила себе нашу дальнейшую целиком и полностью совместную жизнь: и как мы работаем дома бок о бок, и как я меняюсь, а он нет, а что, форма-то хорошая: и тощий, и мускулистый, такие долго держатся, и как заводим детей – и чтоб девочка была хулиганка, а мальчик – зануда, но можно и наоборот, и как проживаем разные времена, и как наступает полнейшая свобода и мы зарабатываем кучу денег, и как путешествуем по разным странам, и как эта чудесная жизнь все тянется бесконечно, и как не хочется, чтобы она кончалась… – и все это он явно читал в моих глазах, ну, может быть, в адаптированной версии, более «мужской», вроде бесконечного вот такого же валяния в постели в разнообразных вариантах, – потому что улыбался так же довольно, как и я, – пока вдруг как будто не вспомнил о чем-то. И тут же преобразился – улыбка сошла, смотрит то ли грустно, то ли виновато. С беспокойством смотрел – что меня немедленно отрезвило и заставило с удвоенной скоростью заработать головой. Так что выпалила почти наугад, даже не зафиксировав мыслительную цепочку:

О: – Кстати, а откуда у тебя эти шрамы на животе?

Тут он привычно окаменел, и я поняла, что не промахнулась.

СН: – Прободение язвы? – именно с вопросительной интонацией, вроде: «Устраивает как вариант?» Меня-то такой вариант устраивал абсолютно – ну, прободение, ну, можно жить себе дальше, ну, диета номер 5, ничего страшного… Меня устраивал, а мою голову – нет.

О: – А почему ты тогда такой худой? После язвы это совсем необязательно.

СН: – На себя посмотри. Вон, тоже ребра торчат.

О: – В моем возрасте это нормально. А в твоем – метаболизм уже не такой быстрый. Или (с надеждой) ты с тех пор диету соблюдаешь с повышенной строгостью, да? Чтобы желудок не растягивать?

Вариант тоже был вполне подходящий, но неверный, так как он молча растянулся на спине и на секунду прикрыл глаза.

СН: – (отрицательно качая головой) Нечего уже растягивать. Хотя и есть с тех пор приходится избирательно, да.

Тут мир потихоньку начал рушиться.

О: – Как это нечего? …В смысле – нет желудка? Удалили? Весь? А почему?

СН: – (с некоторой гордостью) Не весь. Где-то вот столько (сдвигает пальцы) осталось. Примерно 0,175. Ну, почему-почему…

О: – Не знаю… Но не опухоль, тьфу-тьфу-тьфу?.. Что, правда? – здесь потребовалось какое-то время на упрямое сгребание в кучу развалин того мира и попытку восстановить хоть что-то из обломков, одновременно отстраняясь от масштабов катастрофы. – (деловито) То есть, был рак желудка (опять с вопросительной интонацией устраивающего варианта и ударением на «был») – который вырезали?

СН: – Был (ему этот вариант тоже нравится). Но там обычно даже после операции остается какая-то мелкая дрянь, весь вопрос в том, как она себя ведет. Мне тогда честно прикинули года два. В смысле, жизни.

О: – (осторожно) И когда это было?

СН: – (бодро) Пять лет назад.

О: – …А, ну, эти их прикидки. Небось, там уже сдохло все давно. (строго) А ты с тех пор обследовался?

СН: – (покладисто) Каждый год.

О: – И что в последний раз сказали?

СН: – Опять удивились, но опять дали два года. Примерно.

О: – И когда точно это было?

СН: – В октябре.

О: – (стараясь не трепыхаться) Значит, полтора чистыми есть, а дальше пусть обратно удивляются. Да. Ремиссия, вот, так это называется?

СН: – В моем случае не совсем… но звучит приятно, так что пусть будет. Оля, ты только не раскисай.

О: – (уткнувшись ему в плечо) Я стараюсь, но мне обидно. То бабушка, то ты теперь – свинство какое (мрачно кинув взгляд наверх). Только обрадовалась, только жить начала по-человечески… Вот вечно у меня фигня какая-то по жизни, что ж такое…

СН: – Оля, скажи, вот есть сейчас что-то, что тебя не устраивает в наших отношениях, кроме их – потенциальной – краткости?

О: – Кроме потенциальной краткости меня в наших отношениях устраивает все.

СН: – Тогда какая же это «фигня»? Раз начала жить по-человечески – ну и живи, кто тебе мешает. Какая разница, сколько, все равно ничего не предсказуемо по большому счету. Я уже после второй их прикидки махнул на все это рукой. Ну, относительно: каждый раз задолго до «дня Х» приводил в порядок все документы, прикидывал себе замену – вот, что ты смеешься? Хотя лучше уж смейся. И ничего у меня не «всё и так в порядке», хотя да, разумеется, но не до такой степени, чтобы оставить неизвестно кому. Зато я всегда твердо знаю, что если завтра загнусь, то загнусь с чистой совестью и разобранными делами. Так что могу себе позволить жить спокойно и лишний раз об этом не думать. Как будет, так будет.

Больше всего мне хотелось завыть, а я, а как же, мол, я без вас, но устыдилась – ему-то все равно хуже. А он как будто прочел мои мысли – да, там на лице было написано.

СН: – А у тебя все равно всё только начинается.

О: – И весьма неплохо, кстати, начинается.

СН: – Вот именно. Держись этой мысли и продолжай в том же духе. Не на мне свет клином сошелся – еще увидишь. И нечего р… гримасы строить. Есть хотите?

О: – Немножко. (осторожно, но с любопытством) А у вас есть?

СН: – Ну, не акридами же я все-таки питаюсь, что-нибудь найдем.

А меня уже понесло в биологию, представлять себе схему пищеварительного тракта минус желудок: – Это что же, – бурчу, – выходит: желудок – это вам не желчный пузырь, его никто не скомпенсирует, как же тогда перева… Тут он мне накрыл рот рукой, правую руку прижал собой, а левую – своей левой, у меня из-за плеча, и шепчет на ухо: – Вот пойди в библиотеку и почитай там, как оно все компенсаторно функционирует, но только, пожалуйста, не при мне. Я понимаю, что это все ужасно интересно, но насчет «как же тогда переваривать» первый и единственный раз тебе скажу: крайне хреново. Все ясно? Нет, не отпущу, потому что теперь мне интересно: вот как ты сама сможешь освободиться?

Я немного подумала, как освободиться, чтобы ничего ему не задеть – вот, трясись теперь над ним, как над стеклянным, фу на вас, Сергей Николаевич, – сначала вынудила его слегка ослабить хватку – просто начала водить языком по ладони, которая прикрывала мой рот – потому что укусить не выходило, а эффект был похожим и быстрым – так что – секунда, и уже прижимаю его к кровати, фиксируя запястья.

О: – Вот так. Ах, черт, – обратила внимание, что полотенце, которым замоталась внизу, пришло в некоторую негодность.

СН: – В душ?

О: – (упадает ему на грудь) Только я сама не дойду… – дурака валяла, конечно, а он взял, схватил в охапку и действительно отнес. Чуть было не спросила: «А вам можно?», но рассудила, что, насколько я его знаю, даже в таких ситуациях сам будет помнить, что ему можно, а что нет. Тем более это было мне на руку, так как пребывать в душе одной не хотелось совершенно. Долго заманивать полнейшим неумением пользоваться смесителем его не пришлось, а уже в процессе совместного мытья я заметила такую интересную вещь – хм, – а он еще говорит: – Ты вылезай, а я сейчас душ похолоднее сделаю. – А вот, – спрашиваю, – возможен ли эээ секс без нормального секса? То есть как бы вне? – Это в каком, – говорит, – смысле? Я набралась духу и рукой продемонстрировала, что имела в виду, – тут-то у него колени сразу и подогнулись. – Вообще, – говорит, – это тоже вполне нормальный секс.

На дополнительный инструктаж у него даже времени не хватило – как зарычит с плавным переходом то в урчание, то в подвывание. О, думаю, в следующий раз тоже так хочу. – Ты, – говорю, – только дыши правильно. Отошел слегка, и тут я начала смеяться между поцелуями: – И рычишь, – говорю, – и урчишь, и глаза у тебя желтые – прямо волк какой-то. Да еще и вечно голодный, ай. – Не желтые, – говорит, – а светло-карие. И ничего я не рычал. – Еще как рычал. – Это вам послышалось. Скажете тоже. Начитались, небось, всякой ерунды, – фыркает. Я не поняла сначала, что он имеет в виду, а потом вспомнила и опять засмеялась. – Да нет, оно само напрашивается, никаких ассоциаций. А танцевать вас учить тем более не собираюсь – не умею. – Ольга Пална, (торжественно) неужели вы что-то наконец-то не умеете? Поучить вас? – А вы что – да? (Кто бы мог подумать.) С удовольствием. – Только бартером: я вам танцы, а вы мне хоть пару ваших приемов, а то после них даже бокс как-то несолидно смотрится…